Почти десять. Она должна появиться в любую секунду.

Телефон зазвонил.

– Эй, солнышко, это я.

– Слава богу!

– Со спуском получилось целое путешествие.

– Мэгги…

– Что это?

Он не мог оторвать взгляд от верхней части Южной башни. Что-то происходило. Казалось, верхушка накренилась, пошла ходуном.

– Мэгги, где ты?

Башня выровнялась, но только потому, что ниже сдвинулось что-то еще. Внезапно крыша начала проседать.

– Все в порядке, Горэм. Я внизу и…

– Мэгги…

Молчание. Мертвая тишина. Верхушка огромного здания тронулась вниз. Он в жизни не видел ничего подобного – разве только в кино да в старой хронике. Снос высотных домов посредством управляемого взрыва. Поражало, как они складывались, словно гармошка. Именно это и происходило сейчас. Южная башня проваливалась внутрь самой себя.

Но удивительно медленно. Так медленно, что у него не укладывалось в голове. Башня опускалась секунда за секундой, как в замедленной съемке. Одна секунда, две, три, четыре… Верхушка тонула с величественной, выверенной скоростью, а снизу с неспешным ревом, подобным рокоту водопада, расходилось огромное облако серой пыли.

– Мэгги!

Ни звука.

Земля начала дрожать. Он чувствовал это подошвами. Чудовищный клуб пыли покатился к нему, как поток раскаленных вулканических газов. Надо бежать. У него не осталось выбора. Ему не устоять. Он укрылся на Чеймберс-стрит, надеясь, что пыльный вал не перекатится через крыши и не накроет его. Но грохот длился все девять бесконечных секунд, пока падала башня, и пыльная туча, словно зажившая своей жизнью, росла, дробилась и снова росла, заполняя собой все улицы и не оставляя просвета.

Он слышал, как люди бежали на север, многие задыхались. Чуть выждав, он расстегнул верх рубашки, натянул ее, как маску, на голову и попытался продвинуться на юг, в самую пыльную бурю. Он давился и ничего не видел. Наконец, последовав примеру остальных, он отступил по улице до места, где воздух был немного чище. Там он уселся на тротуар и начал безнадежно всматриваться в серые силуэты, которые шли подобно теням из Аида. В конце концов, его жена могла быть среди них.

И через десять минут она приблизилась.

– Надеялась, что найду тебя здесь, – сказала она.

– Я думал…

– Я только-только вышла из здания, когда оно начало рушиться. Наверное, поэтому и связь прервалась. Мы толпой ввалились в кафе, чтобы укрыться от пыли, но я пошла сюда сразу, как смогла. У тебя ужасный вид.

– А у тебя отличный. – Он обнял ее.

– Я малость испачкалась.

– Ты жива.

– По-моему, бо?льшая часть вышла. Правда, я не знаю, что с теми, кто выше, над пожаром.

– О боже!

– Что такое?

– Кэти Келлер! Она сказала, что утром у нее какая-то встреча в Финансовом квартале. У тебя есть ее номер?

– Вроде да.

– Давай попробуем позвонить.

Но им никто не ответил.

Вампумный пояс, который с утра переходил из рук в руки, а ныне по-прежнему охватывал талию Сары Адлер, находившейся на самом верху, смотрелся отлично. Белые и цветные ракушки были такими же яркими, как в тот далекий день, когда попали на нитку. Умеющий читать прочел бы любовно сотканное послание, которое гласило: «Отцу Бледного Пера».

И когда наросло пекло, а огромная башня пошатнулась и просела, жар сделался настолько сильным, а давление массивного обрушения таким мощным, что вампумный пояс, как и все вокруг, снизу и сверху, разлетелся в мелкую, почти невидимую пыль. На какое-то время она зависла над основанием исчезнувшей башни. Но вот ее подхватил ветер, который добрее людей, и вознес высоко – все выше и выше над водами бухты, городом и уходящей на север великой рекой.

Эпилог

Они сидели в кафе. День был погожий. Горэм взглянул на здание Метрополитен-оперы и улыбнулся дочери. Он видел, что она готовит подвох, но ждал, когда скажет сама.

У нее был серьезный вид.

– Пап!

– Да, дорогая.

– По-моему, у меня СДВ [108] .

– Да ну? Как мило!

– Нет, папа! Я не шучу. Я честно не могу сосредоточиться.

– Что ж, прискорбно слышать. И давно это выяснилось?

– Наверное, в этом году.

– Ты не усматриваешь связи со всеми тусовками, куда ты ходила?

– Пап, давай серьезно.

– Я серьезен. Послушай, Эмма, я должен тебе кое-что сказать. У тебя не может быть СДВ.

– Откуда ты знаешь?

– Вот смотри. Утром я заставил тебя посмотреть две огромные картины Шагала у входа в музей. Тебе было трудно?

– Да.

– Я не имею в виду, что ты всю дорогу через парк ныла и не хотела смотреть на проклятый оперный театр – между прочим, очень красивый, много лучше, чем старый, но бог с ним. Я спрашиваю: смогла ли ты рассмотреть Шагала и проникнуться?

– Мне было очень трудно.

– Ничего подобного. Я наблюдал.

– Так нельзя! Ты хуже мамы.

– Вау! Впечатляющее оскорбление. – Он серьезно взглянул на нее. – Эмма, ты должна понять. Синдром дефицита внимания существует. У некоторых он есть, и если это действительно так, то шутки в сторону. Но в вашей школе на него жалуется половина ребят. С чего бы вдруг?

– Дают дополнительное время на экзаменах.

– Правильно. Это мошенничество. Родители говорят врачам, что подозревают у детей этот синдром, врачи соглашаются, и вскоре он уже есть у всех, так что можно получить дополнительное время и улучшить оценки.

– Разве это плохо?

– Плохо. А еще я знаю про жульничество с риталином.

– То есть?

– Риталин – препарат, который обычно назначают при СДВ. Он улучшает концентрацию. Кроме того, он полезен тем, что позволяет бодрствовать круглые сутки и помогает студентам, когда приходится зубрить всю ночь. И вот школьники, которые якобы страдают СДВ, получают риталин и продают его студентам. По-твоему, я об этом не знаю?

– К чему это все?

– К тому, что если начинается какая-то перепродажа, то хорошего мало.

– А мама не говорит, что у меня нет СДВ.

– Что же она говорит?

– Что не знает.

– Мама – юрист.

– Ты думаешь, что самый умный.

– Я плачу за твою школу. И за репетиторов. В прошлом году тебя двое подтягивали по математике и естествознанию, а третий готовил к отборочному тесту [109] . Скоро появится новый – для подготовки к колледжу. Мама заставит. У тебя столько репетиторов, что, черт побери, не понимаю, зачем оплачиваю школу! Но я не собираюсь оплачивать СДВ. Это исключено. И позволь мне сказать еще кое-что. В Америке полно детей, у которых нет дорогих репетиторов, и они сидят и готовятся без всякой помощи.

– Но они не поступают в лучшие колледжи.

– Тут ты ошибаешься. Я очень рад, что некоторые поступают.

Горэм покачал головой. Конечно, можно возразить, что все это он навлек на себя сам. Он баловал детей именно потому, что желал им лучшего, и теперь пожинал плоды. Но дело было не только в детях, которые чуть испорчены, но в целом нормальны. Ему казалось, что Нью-Йорк – верхушка айсберга и проблема намного шире и глубже.

Допустим, ребенок заболел. Сразу – антибиотики. Тут дело не в Нью-Йорке и даже не в Америке. Друзья Горэма из Европы говорили, что в государственной медицине делают так же: назначат ребенку антибиотики – и не знают горя. Одна беда: что будет с естественным иммунитетом? Рано или поздно до них доберется новая зараза, которая устойчива ко всем антибиотикам.

Неприятности недопустимы. Ничто не вправе пойти наперекосяк. Да, в спорте еще сохранилась прежняя американская крутизна, но не мало ли будет?

– Не может быть. Ты запрещаешь СДВ, – сказала Эмма.

Но Горэм подумал, что в глубине души она довольна. Детям нравится слышать «нет». Он вспомнил, как сын однажды, еще малышом, сказал о другом мальчонке: «Пап, за ним вообще никто не смотрит. Родителям все равно, и он делает что хочет». В этом скрывалась мудрость.